Будь моей тенью, скрипучей ступенью,
Цветным воскресеньем, грибным дождем,
Будь моим богом, березовым соком,
Электрическим током, кривым ружьем.


Пока ночь пробиралась ленивыми, как шаги решившего сделать свои подлые дела кота в полдень, в комнату, Мышка сидел на чердаке и мучил гитару, почему-то задумавшись над содержанием недавно прочитанной книги.: он не понимал Ромео, он не понимал Джульетту, но сожалел о кончине Меркуцио. Ещё подумал, что, наверное, на месте главного героя бы, увидев труп, оплакивал, но поехал с мёртвой девушкой домой и всучил в руки родителей, чтобы погибнуть от их шпаг. Да уж, его версия была ещё извращённей, а в голове пребывала только каша из междометий и бессвязных словосочетаний.
Он уже слишком много выпил, песня не писалась, не давались рифмы на которых Мышь в который раз уже полетел, как птица, мимо. Его потрёпаный блокнот валялся на полу рассыпая по полу безумие и листы где грамматика, красивый почерк и врождённая грамотность шли вразрез с пунктуацией от балды.
Чердак был плохим местом для размышления, особенно под ночь. Скоро погасят коридорный свет и придёт сверкающий Принц из сказки. Их встречи ту - их личная маленькая тайна.
Здесь всё уже давно было обустроено для посиделок: два старых матраса, пара низких ящиков-стульев и один побольше в качестве столика. Внутри старого телевизора - Чаячий тайник с алкоголем. Всё, что осталось юноше так это натаскать сюда одеял и подушек, свить гнездо и принести гитару. Он давно уже устроился с удобствами забираясь сюда хотя бы раз в неделю на протяжении уже почти года и ждал Принца. А перед этим собирал всё самое красивое и вкусное для него, репетируя самые лучшие песни. Каждая встреча как пьяный бред больного и перед каждой Мышка как следует надирался для смелости, дабы проснутся на утро и не поверить в то, что это с ним было. Но было же, разве нет? Так или иначе раз за разом он поднимался по шаткой лестнице, глотал горечь и собирал звуки в аккорды, а аккорды в мелодию. Даже если он бредил, это не значило ничего. Если он спал, а Ледяной Кай снизошёл до общения с ним только во сне, такая реальность стоила этого.


Пальцы сами потянулись к гитаре, зажали струны, Мыша подал голос всегда начиная разминку с одной и той же песни, хоть этой он стеснялся больше всего. Хотя петь с мужской точки зрения было просто странно, ибо голос не состыковывался с окончаниями в конечном итоге образуя несуразный бред.